май 2012.

Мэтт не помнил никакого света в конце тоннеля, святого Петра у райских ворот или приветов от Юнга. Нет. Вот он ехал к Максу, а вот он проснулся в не самом лучшем состоянии, еще и в больнице. Проснулся среди ночи, очень долго пытался сообразить где он, что с ним, хотя бы проморгаться. А потом снова, кажется, отрубился.
Это потом уже, ближе ко второй половине утра товарищ в белом халате пояснил ему, что попал он в аварию, в связи с черепно-мозговой и нарушением работы центральной нервной, Мэтт провалялся добрых пять дней в коматозном состоянии. И еще, кстати, тут проваляется не один день.
Следом приехал отец. Объявил, что Скотт еще в школе, срывать его с места он не стал, когда ему позвонили. Спрашивал, как дела, как Мэтт себя чувствует и, кажется, даже улыбался. Проще это было, конечно, списать на то, что пробитая голова чудит и хитровывернутым способом искажает лицо Тома. Но нет, действительно, улыбался. Ничего удивительного, ради того, чтобы нормально поговорить с отцом впервые за столько лет, можно было и в больницу попасть.
Потом был медосмотр. Лечащий врач высказывал серьезные опасения на тему нечувствительности нижней половины тела, кажется, был поврежден еще и позвоночник. Говорил он, что и не с такими травмами люди вставали, но улыбка на лице, в отличие от отцовской, была натянутой.
Полноценно осознать собственное положение не выходило - Мэтт весь день провел, пытаясь в голове уложить хоть что-то, а на него лился поток информации, и все кругом казалось продолжением какого-то очень странного сна.
Медсестра, пришедшая после осмотра, добродушная крупная афроамериканка, говорила что-то о том, что "кома - это как второе рождение, шанс начать жизнь с чистого листа, все не просто так и Всевышний не делает промашек". Мэтт мог только соглашаться - просто сил вступать в диспуты никаких не было. Потом она еще говорила о том, что, студент его один тут бегал, как шустрый веник, аж не выгонишь, мол, видать, хороший ты, мужик, преподаватель, раз тебя так ценят.
Потом приходил Скотт. Как и Том, не шипел, не огрызался, не стремился вывести на новую ступень скандал... В такие моменты Мэтт думал, что кома и больничная палата - это даже хорошо. Следом снова был Том, принес ему книжек и некоторые вещи, которые были с Мэттом во время аварии, вроде бумажника и телефона, работающего, без единой царапинки на корпусе.
Среди книг ничего полезного не нашлось - отец принес несколько детективчиков в бумажной обложке, да какую-то дрянь про психологические тренинги. Лучше бы поручил Скотту взять что-то первое попавшееся из дома, чем проявлял инициативу, хотя, все равно было приятно.
Отца и сына он выгнал к вечеру, по принципу "дайте ж отдохнуть, нет, в коме я не отоспался, не надо, пожалуйста, смотреть на то, как я сплю". Выдохнул и решил попробовать в голове раскидать все свои перспективы по полочкам. Не выходило, ирреальность происходящего не давала нормально размышлять и воспринимать.
И по завершении дня не хватало только одного. Того шустрого веника, которого, как заявила медсестра, было не выгнать. Хотя бы на проводе. Мэтт потянулся за телефоном и набрал номер.

Утром Мэтт начал осознавать, что с ним действительно произошло что-то на самом деле нехорошее. Бинты, катетер, аппараты, букет цветов от коллег, принесенный вот только что. И бесплодные попытки пошевелить хоть большим пальцем ноги. Меньше всего Мэтт хотел, чтобы Макс видел его таким, прикованным к больничной койке, с непонятным шансом на то, чтобы снова подняться на ноги. Только просить не приезжать было бесполезно.
Он звонил отцу, чтобы на всякий случай уточнить, когда тот приедет, если приедет вообще. Тот буркнул что-то вроде "после обеда буду, что тебе привезти?" Мэтт не успел выдохнуть и собраться писать Максу сообщение о том, что путь до обеда свободен, как Ривера сам образовался в дверях палаты.
Мэтт надеялся на то, что улыбка у него выйдет не самая вымученная. Степень неловкости зашкаливала. Такая смена ролей его не радовала. Не привык он к своей беспомощности. Сын и отец - их вовсе не прогнать, семья все же, да они его больным не раз видели. Перед Максом же лежать вот так... С одной стороны - и в болезни, и в здравии, с другой же - лучше б только в здравии.
— Ривера, Макс! Мне тут говорили уже, что ко мне студенты бегают, - произнес с улыбкой, покосившись на стеклянную дверь и прошедшую мимо палаты медсестру.
Хотелось сказать что-то вроде "я в порядке, еще чуть-чуть тут поваляюсь, выйду, живее всех живых буду" еще прошлым вечером, по телефону. Не себя, так партнера утешить. Только шила в мешке не утаить. Если он так и не встанет (шансы шансами, а пессимизм в такой ситуации перевешивал), то Максу бы нужно сообщить заранее.
Не сейчас.
— Я в порядке, - сказал он. — Черепно-мозговая, несколько ушибов - пройдет, надеюсь, скоро выпишут на домашнее лечение.
Все же, как бы непрезентабельно он выглядел с недельной щетиной, бинтами и подушками под спиной, тем не менее пытался сохранить видимость того, что уж с ним, с ним-то! действительно все хорошо. В дополнительном уходе и ахах-вздохах не нуждался. Он не беспомощный, как бы там себя не ощущал.
— Ты тут, надеюсь, с моими не сталкивался?
Ни Скотт, ни Том не говорили ему ничего о других визитерах, но сын мог просто решить, что нечего, нечего, а отец мог не придать особого значения. А даже если бы и придал, то (тут плюс ситуации) вряд ли стал бы что-то выговаривать ему, находящемуся в таком состоянии.

Июнь 2012.

По началу приходилось непросто. Страшно было видеть сочувствующие взгляды, страшно было думать о том, что он даже до туалета сам добраться не может, страшно, вот так просто страшно. Он отмахивался от помощи отца, по большей части, колеса кресла крутил сам, на кровать тоже перебирался сам, мысленно страшно матерясь. Рядом безумно не хватало Макса, но даже если бы была возможность, если бы не юг и не все обстоятельства, он все равно бы старался держать его подальше от себя.
На физиотерапии он, сцепив зубы, до боли вцеплялся в поручни и пытался, пытался сделать хоть какие-то шаги. Упрямство тут победило. Другой бы, может, и смирился бы, с таким-то пессимистическим настроем, упертый же Мэтт собирал силу воли в кулак. Подхлестывал себя тем, что сыну жизнь отцом инвалидом он не может испортить, и что ни на кой черт он Максу не сдался такой, в дурацком кресле.
Чувствительность возвращалась понемногу, но, главное - возвращалась. Он начинал ходить. По стеночке, держась за мебель, по несколько медленных шагов. Измотать себя ему не давал отец. Ворчал, ругался, чуть не насильно сажал обратно в кресло. И Мэтту даже казалось, что он наконец-то начал сближаться с родителем.
Максу в основном только звонил или писал сообщения. Говорил, что все в порядке, все ха-ра-шо, ни разу не упомянув о том, как же это все, черт побери, паршиво.
Сам передвигаться, без постоянных падений обратно в кресло, он начал к июню месяцу, опираясь на трость, медленно, но верно. Первым делом направился к Максу. Преодолел. Трость - не инвалидное кресло. А тянуло к Ривере уже нестерпимо.
... едва ли не дополз, и тут на тебе.
— Что, прости? - ушам не поверил, надо было осознавать.
Мэтт аж с дивана рывком поднялся, но ноги подломились, и он упал обратно.
"Мой пацан", - было первой мыслью. - "А мой ли?"
Спрашивать, а действительно ли от его Скотта приплод, было как-то неловко. Впрочем, сомнений особых и не было, если раскидывать мыслями. Сын у него был шустрым малым, ничего не скажешь.
"Блядь", - пришла следующая мысль. - "Отец его убьет".
— А это точно? - поинтересовался на всякий случай.
"Господи, я же стану дедом!" - последняя мысль была даже в радостном ключе. Это все, конечно, отвратительно, дети еще даже школу не окончили, но он уж и сам готов был бы активно помогать растить ребенка Скотта.
Вот только удивительно, что к ним еще не начали ломиться родители Марианны и Макса, требовать малолетнего оболтуса-папашу на разбирательство.
— Я так понимаю, твои родители еще не в курсе?
Как минимум не в курсе личности папаши.
Чем дальше в лес, тем диковинней выходило. Ну да, стать дедом племяннику своего любовника - это уже точно не снилось Джерри Спрингеру.