- Волнуешься? – вкрадчиво спросил незнакомец, подсевший за стойку.
Было утро, и в баре было немного людей. Трое завтракали за столом в дальнем углу, и еще двое сидели за стойкой.
Один – старый знакомый в фетровой шляпе – пил свою утреннюю Ватерлинию, а второй – молодой мужчина, совсем ещё мальчик, нервно возился с яичницей и сосисками на своей тарелке.
- Жена рожает, да? – продолжал мужчина в фетровой шляпе и сделал ещё один глоток коктейля.
-А откуда вы знаете? - тот, казалось, слегка заикался, а, может, голос дрогнул из-за того, что он поперхнулся крошкой хлеба, которым он вымакивал яичный желток.
- Ты молодой, ты нервничаешь, ты смотришь на алкогольные напитки на стойке, но совесть не позволяет тебе малодушно заглушить сове волнение алкоголем, - пояснил мужчина так, словно бы это сё объясняло, и вариант был только один, - Кроме того, ты явно не выспался.
- Да, сэр, - мальчик неуверенно улыбнулся и взял немного дрожащей рукой вилку, лежащую на краю тарелки, но тут же положил её обратно, - Я отвез её в роддом сегодня ночью и просидел до самого утра, а потом врач меня выгнал. Вот я и пришел сюда.
- Ты такой молодой… - мужчина покачал головой и снова пригубил коктейля,- Твой ребенок еще не родился, но ты уже любишь его и переживаешь за него.
- И за Нэнси, - с улыбкой напомнил мальчик.
- И за Нэнси, - эхом отозвался собеседник, - Хорошо, что настало такое время, когда люди любят своих даже нерожденных детей, и заботятся о них, - Ты молодой, малыш. Знавал я, было, одну семью…
Бывали времена на Аляске и почище этих – не всегда же тут правила Сара. Холодно тут было всегда, да и голодно, бывало. Зимы долгие и, как редкая птица долетит до середины Миссури, не все доживали до весны, рождаясь в холод.
Ты вообще давно на Аляске, знаешь про коренных местных? Это сейчас они обласканы белым человеком, а тогда – у-у… Не пошел лосось на нерест, или оленю ягеля не хватило, да  увел он стадо в другие места – а ты живи, как хочешь. Хочешь – следом иди, а хочешь – сам этот ягель из-под снега выковыривай и ешь, если найдешь. А нет – так  не спасет тебя никто, у мороза брат один – голод. А больше у него родни нет, он людей на своих и чужих не делит… Ну, а если нарождался кто посреди таких зим суровых…
Нет понимаешь – редко это бывало, редко. Хотя, и местные, знаешь, тоже не особо этим заботились. Сколько народилось – столько и народилось. А если кого земля эта к рукам прибрала, то и недолго горевали – в юрте еще мал мала сидят. А бывало… Тьфу это. Конечно, сейчас и думать о таком страшно да противно. А только если зима суровая стояла, и рассвет никак не наступал – кто ж с младенцем грудным возиться будет? А как, спрашиваешь? А вот так, живым в снег и закапывали. Втайне, конечно – молчаливо племя то одобряло, но кому нужны были толки и пересуды? А снег тут, он, знаешь. Долго лежит. Кто ж знает, что на дне сугроба можно найти? А когда всё ж весна наступала, так и вместе со снегом словно таял ребеночек, что твоя сосулька. И концов не найти.
Да только это всё предыстория была. Так, для общего развития. А рассказать я вот о чем хотел – знал я одного парня, который сюда с большой земли приехал. Бог его знает, зачем, я уже и не помню. Но не один он приехал,  с семьей. Двое деток у них было – старшая в школу уже ходила,  младший совсем малой. И третий на подход уже был. Всё обычно у них было – приехали, дом тут купили, глава работу нашел. А жена его дома с детьми сидела. Идиллия, в общем, американская мечта. И чего их в этот холод занесло?
Закономерно, в общем, было, что старшая у них болеть начала. Школу совсем почти забросила, только вылечится – по улице пройдет и снова с температурой сляжет. И на юг её возили – помогло, да ненадолго. Вроде перестала болеть и вот опять слегла.
Дальше – больше. Приехал парень домой, а там жена молодая вся в слезах сидит, трясет её от страха, успокоиться не может. Увольняйся, говорит, и слушать больше ничего не хочет. Вот так-то.
Дознался. Лучше бы молчала. Утром, говорит, выла на улицу собаку выгуливать. В ту ночь метель была страшная, дам по самые окна за ночь замело. Снегу-то было, от собаки одни уши виднелись. А вот, брат, не до смеху ей было, когда на дальний край заднего двора отошла – там ещё с прошлой недели целина такая была, что и пёс, бедняга, туда не совался. Подходит она, значит, к этой целине и слышит – натурально, стон! Сначала подумала – ветер в ушах свистит. А потом – нет! – стон, настоящий, не то человеческий, не то вовсе непонятно кому принадлежащий. А потом и трети сразу. Из-под наста эти стоны шли. Так и упала в ужасе бедняга, где стояла. Кто мог остаться живым под настом в такой мороз? Подумала немного, да и побежала в дом за лопатой, какой муж гараж расчищал. Вдруг помощь кому-то нужна?
До кровавых мозолей ладони стерла – вес двор перелопатила. И не хотела уже копать, плакала, на пальцы дула – а словно не пускало её что-то. Лопата как к рукам приклеилась. Раскопает снег в одном месте – слышит, а стон уже сбоку откуда-то доносится. И до вечера так, пока муж домой не вернулся.
Да только забылось всё, как оно всегда и бывает. Ну, ты же сам знаешь, не мне тебе рассказывать. Он ей сказал, что уволится, потом, попозже, через пру недель. И уедут они обратно на большую землю. И она, знаешь, успокоилась со временем. Договорилась с собой, что почудилось ей это. Север, акклиматизация… сам знаешь. И не таких чертей зеленых ловили о приезду. А потом – ничего, жили и живут по се день. Тем более, что и семья та дальше зажила обычно. Словно и не было ничего. Снегу снова нападало – ужас! Ну да кого этим в наших краях удивишь?
Недолгим, впрочем, счастье их было. По январю дело было – сунулась утром девушка сына младшего покормить, а его  нет. Исчез из кроватки, ровно украли его или сквозь землю провалился. И полицию вызвали, а что толку? Дом чистый, следов взлома нет. Не нашли, в общем, концов. Тут-то, конечно, и любовь былая поугасла – ты, дескать, виноват, говорила я тебе. И дом продавать пришло, но ведь нескоро дело делается –пока на продажу выставили, пока покупателя нашли…
А в ту ночь опять метель была, до самого утра, такая, что и нос на лицу показать страшно. Ну ты, наверное, сам уже догадался. Расчищал отец дорогу перед гаражом и наткнулся лопатой на что-то звонкое. Как докопался – а там фигурка лежит из чистейшего голубого льда. В виде младенца.
Мужчин в шляпе взболтал в бокале остатки ватерлинии и задумчиво посмотрел куда-то под потолок. Его собеседник не решался ничего сказать – рассказчик замолчал, но это не значило. Что рассказ закончен.
- Жену его… - начал было рассказчик, но тут же отвлекся, разглядывая коктейль на дне стакана на просвет, - Рожать повезли в эту же ночь. Только ничего хорошего не получилось. Умерла она от кровопотери. Говорили, будто чем-то острым изнутри изрезана. Да и вовсе врачи тот случай вспоминать боятся. Не было ребенка. Кровь только, да несколько острых кусков голубого льда – вот все, что она родила.
Не решавшийся до этого момента перебивать, парень не выдержал:
- А.. А старшая дочь? Что с ней случилось?
- А что с ней станется? – мужчина пожал плечами и опрокинул, наконец, остатки коктейля, - Она же летом родилась, зима над ней не властна. В общем, ты бы шел в роддом, парень. Мне кажется, ты будешь хорошим отцом.
За окном метель медленно, но верно укутывала бар снаружи, грозя заблокировать выход и воды.
-Все мы чьи-то дети…