… проклятья застревают
в устах того, кто извергает их.
- Чертов Анкоридж, - Сара ударила по рулю руками и запустила тонкие пальцы в волосы. Машина опять заглохла. Господи, да почему же так холодно?
И черт дернул Факаидис переехать в этот холодный и недружелюбный город. Ей не нравилось здесь все: промозглые улицы, наполненные туманом и снегом, маленькие строения, припорошенные инеем, но не так, как в добрых сказках, а зловеще, даже пугающе. Люди здесь были какие-то сонные, они день за днем тянули свою ношу в виде работы-дома-хозяйства, и, кажется, были довольны. Сара, настоящая южанка, никак не могла смириться с этой пугающей покорностью людей, живущих здесь. Ей казалось, что все население можно разделить на две части. Одна из них, навечно замерзшая, скользила по городу тенью и не интересовалась ничем, кроме повседневных забот, а другая… другая же, казалось, выжидала. Сара чувствовала, что у нее развивается паранойя, но никак не могла отделаться от ощущения, что люди следят за ней, ждут какого-то ее… неверного шага? Знаете то чувство, когда ты не замечаешь чего-то, и лишь по краю глаза скользнет видение, когда ты оборачиваешься, чтобы вытащить из почтового ящика почту, вытаскиваешь продукты из багажника? Подмечаешь фигуру, которая была пару секунд назад за твоей спиной, а теперь ее нет. Или какую-то ухмылку, вроде «я знаю секрет, Сара. Хочешь и ты узнать секрет?». Это сводило с ума.
В городе Сара снискала славу нелюдимой и странной дамы. Она старалась не покидать свой дом, лишний раз не попадаться на глаза соседям, потому что боялась этих скошенных глаз и этих странных полуулыбок. Наверное, кто-то мог бы счесть ее сумасшедшей, но она была совершенно нормальна. Люди, кажется понемногу привыкли, что в доме на отшибе постоянно горит свет, и что Сара появляется в городе раз в месяц – купить ящик хереса, сигарет, пару банок тушенки – и так до следующего месяца. Непрерывный цикл, что-то, само собой разумеющееся.
Машина завелась с третьей попытки. Застрять посреди леса без мобильного (Сара их не признавала) в машине, в которой не работает печка, когда за окном – минус двадцать три градуса, было бы самоубийством, и Сара всерьез перепугалась, когда услышала это ужасное "цок-цок". Впрочем, теперь мотор гудел ровно, Факаидис облегченно выдохнула, осторожно выжала сцепление и медленно поехала к дому – скорее, еще семь миль, и можно будет откупорить бутылку рома, выпить душистого напитка и снова строить планы на переезд. На который, к сожалению, у Факаидис не было денег.
Дом встретил Сару пустыми темными окнами. Она кое-как вволокла в прихожую ящик спиртного и прислушалась. Наверху раздавался какой-то звук, неприятный в той мере, в какой вообще может быть неприятен посторонний шум в доме, в котором живешь одна.
- Эй? – громко спросила Сара, надеясь, что голос ее звучит внушительно, - Кто-нибудь есть? Учтите, у меня есть пистолет…
Это все, конечно же, вранье. Пистолета у нее не было, гречанка вытащила из ящика бутылку и перехватила ее поудобнее, чтобы при случае разбить о голову нападавшего. Руки ее тряслись от ужаса, ноги отказывались идти на второй этаж – именно поэтому Сара и заставила себя двигаться наверх. Шаг-второй, туп-туп, она даже не разделась, только крадучись ползла по лестнице и думала о том, какова вероятность, что она проломит голову воришке быстрее, чем он ей.
Окно в спальне было открыто. Ветер рвал его в разные стороны, и когда рама стукалась о подоконник, по всему дому раскатывался  пугающий звук. Тонкие шторы трепетали на буране, и Сара, выпустив бутылку из рук, бросилась закрывать окно, причитая громко о небольшом сугробике снега, наметенного ветром на полу. Неужели она забыла закрыть окно перед отъездом? Как же так, ведь  в такую погоду только дурак стал бы проветривать комнату.
Человек внизу, стоя под домом и слушая причитания Сары, улыбался.
***
Вечером Сара откупорила бутылку рома, уселась в кресло, вытянув ноги, взяла с полки первую попавшуюся книгу и решила погрузиться в чтение. Телевизора у нее не было, он раздражал, но сегодняшнее происшествие немного выбило Сару из колеи, сейчас она была бы рада бормотанию новостей на заднем плане. Чего нет, того нет, а значит – будем лечиться алкоголем, обычно это выходит неплохо.
Раз глоток, два… Как истинная ценительница хорошего алкоголя (как называла себя сама Сара) или же настоящая алкоголичка (кем она являлась), Факаидис не закусывала ром, не запивала, принимала «лекарство» в чистом виде, поэтому ничего странного в том, что набралась она уже после трех глотков, не было.
Книга упала из рук, Сара вскочила и принялась бегать по комнате,  выкрикивать нечто нечленораздельное – в ее голову, как всегда, пришла идея для рассказа, как всегда, кстати, неудачная, и забудет о ней Сара очень и очень скоро. Но пока…
Ее тень металась по занавеске – в гостиной горел только небольшой торшер и комната была залита желтым светом наполовину с полумраком, и сама Факаидис выглядела словно старуха-ведьма из старой сказки – тень ее преобразилась и вытянулась, придала чертам фигуры какую-то хищность. Впечатлительность гречанки, подпитанная алкоголем, сообщила, что пора спать, пока хмель не выветрился из головы и не стало жутко, как это обычно и бывало по ночам. Пару раз крикнув: «Сэм, его будут звать Сэм, и никакой Аляски!», Сара все же отставила бутылку и поплелась наверх, забыв погасить свет внизу. Кресло тихо поскрипывало в такт небольшому сквозняку, свет метался в полупустой бутылке рома. Тень, принявшая форму человека, скрылась за большим и старым шкафом и застряслась – точь-в-точь от смеха, который старалась заглушить. Факаидис засыпала в своей постели. На часах была половина двенадцатого.
***
Три часа ночи. Почему все самые жуткие вещи происходят именно в три? Это что, какой-то мировой заговор часов? Или как еще это объяснить?
Сара проснулась от тихого шелеста в коридоре. Можно было бы подумать, что это мышь пробежала по полу, но ведь сама Факаидис знала – мышей в ее доме не водилось.
На этот раз у нее даже не было бутылки, чтобы схватить ее и испытать хоть какую-то иллюзию безопасности.
Сара спустила ноги на пол, осторожно сделала шаг к двери и еще один.
Шорох прекратился на минуточку, будто почуяв женщину, а потом возобновился снова, он зудел в голове и сводил с ума. «Бука», - вспомнила Сара старый рассказ Кинга и невольно улыбнулась – глупо? Или все таки страшно?
В гостиной что-то упало. Не само.
Сара вздрогнула. Спросите, какой надо быть дурой, чтобы не иметь в доме, стоящем посреди леса, телефона и даже мобильного? Нужно быть Сарой Факаидис, ненормальной гречанкой тридцати девяти лет.
Сара покинула комнату и замерла на пороге, отвернувшись спиной к окну, судорожно прислушиваясь. Фигура за ее спиной замерла над Сарой коршуном, не делая никаких попыток к движению, и Факаидис медленно прошлепала босыми пятками к лестнице, боязливо глянула вниз, высматривая кого-то на первом этаже, и фигура медленно двинулась за ней.
Скорее, на первый этаж, вниз, Сара сбежала по ступенькам вниз, там ведь можно взять из кухни нож, там ведь есть и бутылка, если ее разбить – будет оружие, и она проучит этих воришек, которые забираются в дома честных людей и пугают их до полусмерти.
Осторожный шаг по ковру, еще один. Сара медленно брела вперед, чувствуя ногами теплый ворс, разглядывала тени на стенах, стараясь найти в них хоть малейшее движение, подтверждение тому, что это не она съехала с катушек, а в доме действительно кто-то есть.
Фигура в темном плаще и странной белой маске на лице (кажется, это была детская маска в форме кролика) двигалась за ней.
Лампочка в непотушенном торшере, должно быть, стала обжигающе горячей – работать без перерыва несколько часов кряду, уж я думаю. Янтарный ром в бутылке поблескивал на свету. Комната, затопленная полумраком напополам с таинственностью, сонно дремала последние секунды покоя. Сара, остановившись в центре гостиной, выглянула в окно.
За окном она увидела человека. Высокого, в маске из папье-маше. Он просто стоял, прижав лицо к стеклу, и смотрел. В тот же миг, перефокусировав зрение, Сара увидела в отражении человека и за своей спиной. Она открыла рот, чтобы громко завизжать, но крикнуть уже не успела.
***
Анкориджа нет на карте Америки. И никогда не было. Город-призрак, нечто вроде «Летучего Голландца». Куда приехала Сара Факаидис? Нет ответа. Была ли вообще Сара Факаидис? Нет ответа.  В том месте, где она видела город – лишь занесенные снегом развалины, какие-то куски домов, которым, наверняка, больше столетия. Да и не было здесь поселения, может быть, парочка коттеджей тех, кто предпочитал жить в отдалении.
***
Веселая компания ребят лет шестнадцати нашла эту старую кассету в видеопрокате. Без коробки, обычную черную кассету, и зачем-то они забрали ее с собой.
Вечером, под косяк марихуаны, ребята разыскали на чердаке уютного дома во Флориде старый видеомагнитофон. Еще полчаса ушло на то, чтобы его подключить. Но вот кассета была вставлена в узкую щель-приемник, а на экране появилась картинка.
Полутемная комната, совершенно пустая. Стены темны от грязи и старости, потолок черен и нависает над полом, словно дядюшка в старых панталонах над маленьким мальчиком, вздумавшим воровать яблоки из его сада. Посередине комнаты стоит стул. На нем – женщина, худая и изможденная. Платье на ней давно превратилось в лохмотья, волосы спутались темным комком где-то на уровне затылка. Она поднимает голову и видно, что в левой щеке ее – большая дырка, а через нее просвечивают зубы.
- Они, наверное, могли бы меня отпустить, - говорит Сара. Она поднимает глаза, смотрит прямо в камеру и сидящие в комнате видят, что глаза ее налились кровью так, что кажется, будто зрачки плавают в крови. На щеке Сары сидит тонконогий паук, он медленно шевелит своими лапками, и они, тонкие, словно иголочки, касаются ее глаз, но женщина не делает ни малейшей попытки сбросить насекомое.
- Они пообещали, что отпустят меня, - снова говорит Сара тонким, сухим, как пергамент, голосом, - Но только для того, чтобы снова выйти отсюда. Приезжайте в Анкоридж. И берегитесь.
Кинескоп телевизора гаснет. За ним тухнет и свет в комнате. Раздаются пронзительные крики ужаса.